Хроники Нарнии Том 1 - Страница 107

К оглавлению

107

 — Ты цела? — самым тихим шепотом спросила Аравис.

 — Я... Я... кажется, да, — начала Ласаралин. — Но бедные мои нервы...

 И тут случилось самое страшное, что могло произойти в этот миг, — они услышали скрип открываемой двери. В комнате посветлело. И поскольку Аравис так и не удалось спрятать свою голову за диван, она хорошо видела все, что происходило.

 Первыми, пятясь, вошли два раба (глухие и немые, как догадалась Аравис, и потому используемые при самых секретных совещаниях) — они несли два больших высоких подсвечника. Направившись прямо к дивану, они стали по его бокам. Это было хорошо, потому что теперь не так-то легко стало заметить Аравис: раб стоял перед нею, и она выглядывала между его пяток. Затем в комнату вошел невысокий, но очень толстый старик со смешной остроконечной шапкой на голове — по ней она поняла, что это сам тисрок. Самый маленький из драгоценных камней, украшавших шапку, стоил больше, чем одежда и оружие всех нарнианских вельмож, вместе взятых. Тисрок был таким толстым, на нем разместилась такая масса всяких оборок, складок, бахромы, пуговиц, кисточек и талисманов, что Аравис даже в ее отчаянном положении не удержалась от мысли, что нарнианская мода, по крайней мере мужская, намного красивее калорменской.

 Вслед за тисроком вошел высокий и довольно красивый молодой человек. На голове у него был тюрбан, украшенный страусовыми перьями и драгоценными камнями, на поясе — сабля в ножнах из слоновой кости. Движения его были резкими и возбужденными; глаза и зубы свирепо поблескивали.

 Последним вошел маленький, горбатый, дряхлый старик, в котором она с содроганием узнала своего нареченного, нового великого визиря, словом, самого тархана Ахошту.

 Он вошел и запер за собой дверь. Тисрок со вздохом облегчения сел на диван, молодой человек встал перед ним, а великий визирь опустился на колени перед ними обоими и припал лицом к ковру на полу.

 Началось тайное совещание.


Глава восьмая
ТИСРОК В ДОМАШНЕМ КРУГУ


 О-мой-отец-и-восторг-моих-очей, — начал молодой человек, произнеся эти слова таким быстрым и унылым речитативом, что сразу стало ясно — тисрок вряд ли был восторгом его очей. — Тебе предстоит жить вечно, но меня ты погубил окончательно. Если бы сегодня на рассвете, как только я узнал, что варварского корабля нет в гавани, ты дозволил мне взять быстроходные галеры, я уже нагнал бы их. Но ты меня уговорил сначала подождать и выяснить, не перешли ли они просто-напросто на более удобную стоянку. И мы потеряли впустую целый день. Они ушли. Их уже не нагнать. Эта лживая ведьма, эта...

 Далее последовали такие эпитеты в адрес королевы Сьюзен, что их совершенно невозможно воспроизвести в книге. Разумеется, этот молодой человек был принц Рабадаш, а лживой ведьмой — Сьюзен Нарнианская.

 — Успокойся, сын мой, — промолвил тисрок. — Отбытие гостей — рана, легко исцелимая в сердце здравомыслящего хозяина.

 — Но я ее хочу! — дико завопил принц. — И она должна быть моей! Она, конечно, собачья дочь, лживая, надменная и бессердечная, но я умру, если ее не получу! Из-за нее я не могу спать, пища утратила для меня вкус, и свет солнца померк у меня в глазах из-за ее красоты! Я должен завладеть этой королевой варваров!

 — Наш талантливый поэт превосходно сказал, — вступил в разговор визирь, приподнимая с ковра свое изрядно запыленное лицо, — “Чтобы загасить огонь юношеской любви, потребуется большой глоток из фонтана разума...”

 Эти слова, похоже, довели принца до белого каления.

 — Ах ты, пес! — закричал он и принялся очень метко пинать визиря в заднюю часть тела. — Ты еще смеешь цитировать мне поэтов! Целый день всякие ничтожества швыряют в меня стихами, изречениями и прочими глупостями! Я больше не могу, не могу это слушать!

 Он еще раз с силой пнул визиря. Боюсь, что при этом Аравис было нисколько не жаль своего нареченного.

 Тисрок, казалось, погрузился в какие-то свои думы, но когда его собеседники надолго затихли, он наконец обратил внимание на то, что происходит, и сказал примиряющим тоном:

 — Сын мой, воздерживайся, насколько возможно, и не пинай нашего просвещенного и престарелого визиря. Дорогой камень сохраняет свою цену, даже будучи скрыт в навозной куче, а почтенные лета и рассудительность следует уважать даже в низкой особе подданного. Поэтому постарайся вести себя сдержаннее и изложи нам свои желания и предложения.

 — Я желаю и предлагаю, о отец мой, — сказал Рабадаш, — чтобы ты незамедлительно созвал свою великую и непобедимую армию, вторгся в трижды проклятую страну Нарнию, прошел по ней огнем и мечом, присоединил ее к своей безграничной империи, казнил ее Верховного Короля и его близких родичей — всех, кроме королевы Сьюзен. Ибо она должна стать моей женой. Разумеется, после того, как получит надлежащий урок.

 — Ты должен понимать, сын мой, — сказал тисрок, — что, какие бы слова ты мне ни сказал, они не заставят меня начать открытую войну с Нарнией.

 — Не будь ты моим отцом, — сказал Рабадаш, злобно оскалив зубы, — я бы сказал, что услышал слова труса!

 — А если бы ты не был моим сыном, о вспыльчивый Рабадаш, — ответил тисрок, — то после этих слов жизнь твоя оказалась бы очень короткой, а смерть — очень долгой.

 Сказано было это так сухо и так равнодушно, что у Аравис кровь застыла в жилах.

 — Но почему, о отец мой, — продолжал после небольшой паузы принц несколько более почтительным тоном, — почему наказание Нарнии нас должно затруднять больше, чем приказ повесить ленивого раба или послать на живодерню старую клячу, которой пора пойти на корм собакам? По размеру она вчетверо меньше самой малой из твоих сатрапий. Тысяча копейщиков завоюют ее через четыре недели. Это всего лишь малозаметное пятнышко у границ твоей империи.

107