У обоих возникло чувство, что теперь дело принимает очень серьезный оборот; но никто не хотел отступать. Дигори приналег на защелки, и они не без труда сдвинулись. Дверь тут же резко распахнулась, и дети зажмурились от внезапно хлынувшего на них дневного света. А потом замерли, потрясенные, — перед ними предстал не захламленный чердак, а вполне жилая комната, заставленная мебелью. Правда, детям показалось, что в ней никого не было — такая здесь стояла тишина.
Надо заметить, Полли была девочкой любознательной. Она задула свою свечку и храбро шагнула в странную комнату, наделав при этом шума не больше, чем мышка.
Что вам можно сказать о комнате? Все стены ее занимали полки, которые, в свою очередь, были плотно заставлены книгами. В камине горел огонь (надеюсь, вы не забыли, что лето в тот год было очень холодное и дождливое), а перед камином стояло кресло с высокой спинкой и подлокотниками. Между креслом и Полли, занимая чуть ли не всю середину комнаты, находился большой стол, заваленный всякой всячиной. Здесь были старинные книги, красивые альбомы для письма, чернильницы, перья, сургучные палочки и микроскоп. Но внимание девочки привлек большой ярко-красный деревянный поднос, на котором лежало много колец. Они были разложены парами — одно желтое и рядом с ним зеленое, причем размерами не больше обыкновенных. Но они сразу бросались в глаза, так как казались очень уж яркими. Это были самые красивые и сверкающие безделушки, какие только можно себе представить, и будь Полли чуточку поменьше лет, ей обязательно бы захотелось отправить их немедленно в рот.
Сначала в комнате было так тихо, что, казалось, можно услышать тиканье карманных часов. Но теперь девочка обнаружила: в этой комнате что-то еле слышно жужжит. Если бы в те дни уже изобрели пылесос, то Полли подумала бы, что где-то работает именно пылесос — несколькими комнатами дальше и несколькими этажами выше. Только этот звук был приятнее — в нем чувствовалась даже какая-то мелодия, только такая отдаленная, что ее было почти не различить.
— Все в порядке, — сказала Полли. И, повернувшись к Дигори, добавила: — Никого нет.
Она уже не считала нужным говорить шепотом. И Дигори тоже вошел, мигая на свет, весь грязный от пыли, — как, впрочем, и сама Полли.
— Все без толку, — сказал он уныло. — Никакой этот дом не пустой. Надо поскорее смываться, пока нас тут не застукали.
— Как ты думаешь, что это такое? — спросила Полли, показывая на кольца.
Но Дигори так и не успел сказать, что думает о них, потому что в тот самый миг все и началось. Кресло с высокой спинкой, стоявшее перед камином, вдруг сдвинулось с места, и из него поднялся — как появляется в пантомиме дьявол из люка — смятенный дядя Эндрю. Оказывается, на самом деле они были не в пустом доме, а в доме Дигори, и вдобавок в дядюшкином кабинете!
Дети вскрикнули в один голос:
— О-о-ох!
Они уже поняли, какую ужасную ошибку допустили. Они же чувствовали, что не успели пройти достаточно далеко!
Дядя Эндрю был очень высокий и тощий старик, с длинным, чисто выбритым лицом, острым носом, необыкновенно яркими глазами и огромной взъерошенной копной седых волос.
Дигори совсем лишился речи, так как теперь дядя Эндрю выглядел в тысячу раз грознее, чем прежде. Полли, поначалу не очень оробевшая, вскоре тоже испугалась, потому что первое, что сделал дядя Эндрю, — это быстро перебежал комнату, подошел к большой двери и запер ее. Потом он повернулся к детям, уставился на них сверкающими глазами и улыбнулся, показав все свои зубы.
— Это я! — сказал он. — И теперь моя дура-сестра до вас не доберется!
Это было жутко непохоже на то нормальное поведение, какого обычно ожидаешь от взрослых. Сердце Полли заколотилось так, что чуть не выскочило из груди, и они с Дигори начали быстро пятиться к маленькой дверце, через которую проникли в комнату. Но дядя Эндрю оказался проворнее. Он прошмыгнул им за спины, запер дверь и встал, привалившись к ней спиною, а потом начал потирать ладони и похрустывать пальцами. Пальцы у него были очень красивые — длинные и белые.
— Очень рад вас видеть, — продолжал он. — Просто в восторге. Именно двух детей мне и не хватало.
— Пожалуйста, мистер Кеттерли, — попросила Полли. — У нас, наверно, уже садятся обедать, и мне пора быть дома. Пожалуйста, разрешите нам уйти.
— Не так сразу, не так сразу, моя милая! — отвечал дядя Эндрю.
— Нельзя упускать такое удачное стечение обстоятельств. Мне нужны именно двое детей. Понимаете, вы застали меня в разгаре великого эксперимента. Я старался сделать его с морскими свинками, и казалось, что все получается. Но ведь морская свинка не может ничего рассказать. И ей не объяснишь, как вернуться назад.
— Понимаете, дядя Эндрю, — сказал Дигори, — сейчас и в самом деле пора обедать. Нас же моментально хватятся. Вы должны нас отпустить.
— Должен? — спросил дядя Эндрю.
Дигори и Полли быстро переглянулись. Они не смели ничего сказать друг другу, но их взгляды говорили: “Ну разве это не ужасно?” — “Нам надо к нему приноровиться!”.
— Если вы отпустите нас к обеду, — пообещала Полли, — то после обеда мы к вам вернемся.
— А почему я должен верить, что вы действительно вернетесь?
— спросил дядя Эндрю и хитро улыбнулся.
Потом, по-видимому, он изменил свои намерения.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Если вам действительно надо вернуться, то я считаю, что вы должны идти. Было бы самонадеянно ожидать, что такие малыши, как вы, сочтут интересной беседу со столь старым хрычом, как я. — Он вздохнул и продолжал: — Вы даже представить себе не можете, как мне порой бывает одиноко. Но это не имеет значения. Идите обедать. Но я хотел бы подарить вам что-нибудь на память. Не каждый день в моем грязном кабинете видишь маленькую девочку — особенно, позволю себе сказать, столь привлекательную юную леди, как вы.