Хроники Нарнии Том 1 - Страница 27

И отвернувшись от них, он быстро зашагал прочь. Полли помедлила с минуту, а потом пошла за ним.

— Эй, вы! Стойте! Вернитесь назад! Этот мальчишка просто рехнулся! — закричал им вслед дядя Эндрю.

Но ему пришлось последовать за детьми, держась на расстоянии и боязливо оглядываясь по сторонам: ему равно не хотелось оказаться ни слишком далеко от зеленых колец, ни слишком близко ко Льву.

В несколько минут Дигори дошел до опушки леса и там остановился. Лев все еще пел, но теперь его пение снова изменилось. В нем было гораздо больше того, что мы называем мелодией, но главное, в его песне появилось нечто страстное, неистовое, буйное. От ее звуков в душе рождалось неодолимое желание бегать, прыгать, карабкаться вверх по деревьям. Мелодия вселяла желание бросаться на другие существа — то ли для того, чтобы крепко сжимать их в объятиях, то ли затем, чтобы вступить с ними в бой, то ли растерзать... От этих обрушившихся на него чувств лицо Дигори вспотело и раскраснелось. Даже на дядю Эндрю песня Льва произвела некоторое действие. Дигори слышал, как дядя Эндрю сказал:

— Да, сэр, она очень смелая и энергичная женщина. Какая жалость, что у нее такой несносный характер. Но она чертовски красивая женщина, сэр, что бы там ни было. Чертовски красивая женщина!

Но действие песни на этих двух людей не шло ни в какое сравнение с тем, что она сделала с местностью.

Можете ли вы себе представить, как обширная, поросшая травой равнина вдруг забулькала, словно кипящая вода в котле? Мне кажется, что это будет самым точным описанием того, что последовало.

По всей равнине начали вспухать бугорки самых разных размеров: от маленьких — величиной с кротовую кучку, до средних — величиной с тачку, и самых больших — с деревенский коттедж. Бугры эти ходили ходуном и раздувались до тех пор, пока не лопались. Тогда из каждого бугра выбиралось на свет какое-нибудь животное, отряхиваясь от облепившей его земли. Кроты, выбиравшиеся из маленьких бугорков, были точь-в-точь как те кроты, которых можно увидеть в Англии. Из других бугров высунулись головы собак и сразу же залаяли, а потом начали с трудом протискиваться наружу, как будто старались пролезть сквозь узкую дыру в живой изгороди.

Самое удивительное зрелище представляло появление оленей. Потому что, как вы понимаете, сначала на поверхности появлялись их ветвистые рога, и, пока не вышло все остальное, Дигори думал, что тут пробиваются какие-то новые странные деревья. Лягушки, вылезшие из земли неподалеку от реки, сразу же запрыгали к ней, с плеском плюхнулись в воду и громко, радостно заквакали. Пантеры, леопарды и прочие похожие на них звери, сразу же уселись на задние лапы и принялись счищать с себя налипшую землю и приглаживать свои красивые яркие шубы. Покончив с этим делом, они направились к деревьям, встали перед ними на задние лапы и принялись точить когти передних лап о стволы.

Птицы тучами взмывали вверх и оттуда ливнем обрушивались на ветви деревьев. Пчелы, не желая терять ни минуты, принялись деловито обследовать цветы. Но самым великолепным был тот момент, когда с гулом треснули самые большие бугры — как при небольшом землетрясении — из них вышли покатые спины, большие мудрые головы и толстые ноги, будто одетые в мешковатые брюки. Это были слоны. Теперь уже нельзя было расслышать песню Льва, потому что со всех сторон каркали, ворковали, кукарекали, кричали, ржали, лаяли, кашляли, чирикали, блеяли, мычали и трубили.

Дигори не мог больше слышать Льва, но он мог его видеть. Лев был такой большой и яркий, что от него невозможно было оторвать глаз. Другие звери, казалось, совсем его не боялись. Позади Дигори послышался дробный перестук копыт, а мгновение спустя мимо него протрусила старая кляча кэбмена и присоединилась к другим зверям. Общая атмосфера подействовала на нее так же, как и на дядю Эндрю. Она уже не была жалкой, изможденной клячей, как в Лондоне. Теперь она высоко поднимала ноги и очень прямо держала голову.

Похоже, Лев и в самом деле замолчал — в первый раз за все это время. Он по-прежнему расхаживал взад и вперед среди животных, как бы обнюхивая их, время от времени касаясь носом то одного, то другого зверя. Дети обратили внимание, что таким образом он отметил только по паре представителей одного и того же вида животных. Так, из всех бобров он коснулся носом только двоих, из всех леопардов — тоже только двоих, из всех оленей — только одного рогатого самца и одной лани, оставив непомеченными всех остальных. Из некоторых видов животных он не отметил никого.

Те пары, которых он касался, сразу же оставляли своих сородичей и шли за ним следом. Наконец он остановился. Все отмеченные существа встали вокруг него, образовав широкий круг. Остальные же, которых он не выделил своим прикосновением, сразу разбрелись во все стороны. Избранные животные, не обращая внимания на своих сородичей, остались в полной тишине. Они застыли на месте, устремив неподвижные и напряженно внимательные взгляды на Льва. В первый раз за весь день в этом мире воцарилось абсолютное молчание, нарушаемое только говором бегущего ручья. Сердце Дигори неистово колотилось. Он чувствовал, что перед ним сейчас свершается нечто в высшей степени торжественное. Он не забыл про свою маму, но чувствовал, что даже ради нее нельзя прервать происходящее.

Лев, чьи глаза, казалось, совсем не мигали, смотрел на зверей так пристально и неподвижно, как будто хотел испепелить их взглядом. И вот звери начали понемногу меняться. Самые маленькие из них — кроты, кролики и тому подобные — вдруг начали расти на глазах. Самые большие — особенно заметна была эта перемена у слонов — чуточку уменьшились. Все они склонили головы набок, точно изо всех сил вслушивались в какие-то слова, поглотившие все их внимание. Лев открыл свою пасть, но из нее не вылетело ни звука. Он только сделал выдох — долгий и теплый выдох — и Дигори показалось, что все звери закачались под ним, как деревья раскачиваются под ветром. Где-то очень высоко у них над головами зазвучала далекая, чистая, спокойная и суровая музыка — это за голубой вуалью небес снова запели звезды. Потом откуда-то — то ли с неба, то ли от Льва вылетела стремительная молния, которая ослепила всех, но никого не сожгла. И тут глубокий, мощный голос изрек: