Хроники Нарнии Том 1 - Страница 48

— Но теперь такого не бывает, —добавил он уныло. — Теперь все время зима.

Чтобы немного развеселиться, он достал из ящичка шкафа диковинную маленькую' флейту, такую тоненькую, будто она была сделана из соломинки, и начал наигрывать. От этой мелодии Люси захотелось сразу и засмеяться, и заплакать, пуститься в пляс и уснуть... Так прошел почти целый час, когда она вдруг спохватилась и сказала:

— Ах, господин Тумнус, мне так жаль, что приходится прерывать вас, и ваша мелодия мне очень нравится, но мне и в самом деле пора домой. Я ведь собиралась пробыть у вас всего несколько минут.

— Понимаете, теперь это уже бесполезно, — ответил фавн, опустив флейту, и начал тихонько покачивать головой, как будто вдруг сильно опечалился.

— Бесполезно? — переспросила Люси, даже привстав от удивления, даже немного испугавшись. — Что вы имеете в виду? Я немедленно ухожу домой. Там, наверно, обо мне уже забеспокоились, думают, что со мною что-то случилось...

Вдруг, совсем другим тоном, она спросила:

— Господин Тумнус! В чем дело?

Потому что карие глаза фавна неожиданно наполнились слезами. Слезы текли по щекам, закапали с кончика носа все чаще и чаще, пока из капелек не образовалась струйка, а из струйки — ручеек. В конце концов он закрыл лицо руками и принялся всхлипывать и стонать.

— Господин Тумнус! Господин Тумнус! — Люси попыталась успокоить его. — Не надо плакать! Перестаньте! Скажите, в чем дело? Вы себя плохо чувствуете? Милый господин Тумнус, скажите же хоть что-нибудь! С вами что-то неладно?

Но фавн продолжал рыдать, да так, будто его сердце вот-вот разорвется. Он не перестал плакать даже тогда, когда Люси, подбежав к нему, обняла его и дала ему свой носовой платок. Он просто взял платок и начал вытирать слезы. Когда тот стал совсем мокрым, молча отжал его, скрутив обеими руками, и снова начал вытираться... Вот он отжал платок еще раз, потом еще, и вскоре ковер под ногами Люси заметно отсырел. Наконец Люси потеряла терпение.

— Господин Тумнус! — крикнула она изо всех сил ему в ухо и вдобавок встряхнула его. — Прекратите немедленно! Как вам не стыдно? Вы же такой большой, совсем взрослый фавн — и на тебе! Что с вами стряслось, из-за чего вы так убиваетесь?

— Ох... ох... ох! — всхлипывал господин Тумнус. — Я плачу оттого, что я плохой фавн.

— Не верю, что вы можете быть плохим фавном, — отвечала Люси. — Я считаю, что вы очень-очень хороший фавн. Вы самый милый фавн, какого я знаю.

— Ох... ох... ох... Вы бы никогда так не сказали, если б все знали! — выговорил наконец господин Тумнус между двумя приступами рыданий. — Увы, я скверный фавн! Наверно, хуже меня не было ни одного фавна со дня сотворения мира.

— Что же вы такого натворили? — спросила Люси.

— Мой старый отец, — продолжал господин Тумнус, — он сейчас смотрит на нас с портрета над каминной полкой... Он бы никогда так не поступил... Никогда!

— Как же именно вы поступили? — спросила Люси.

— Да вот так, — всхлипывая, отвечал фавн. — Поступил... на службу к Белой Колдунье. Вот что я наделал. Я получаю от нее жалованье.

— Белая Колдунья? Кто она?

— Ах, неужели вы не знаете? Та самая, которая зажала в кулаке всю Нарнию. Это она сделала так, что у нас все время стоит зима. Все время будет зима и никогда не настанет Рождество. Подумать только!

— Какой ужас! — сказала Люси. — За что же она платит вам жалованье?

— Это и есть самое плохое, — промолвил господин Тумнус, глубоко вздохнул и даже застонал. — Я для нее ворую детей — вот что я делаю. Погляди на меня, Дочь Евы. Можешь ли ты поверить, что я тот самый фавн, который, встретив в лесу невинное дитя, не сделавшее ему ничего дурного, прикидывается другом, заманивает к себе в пещеру и все ради того, чтобы убаюкать его, а когда оно заснет — передать его Белой Колдунье?!

— Нет, — ответила Люси. — Никогда не поверю, что вы делали такие вещи.

— Нет, я их делаю, — всхлипнул фавн.

— Ну ладно, — сказала Люси не совсем уверенно (ей не хотелось кривить душой и в то же время она не хотела быть к нему слишком суровой). — Разумеется, это все очень плохие поступки. Но вы же сейчас в них раскаиваетесь. Я уверена, что вы никогда так больше не сделаете.

— Дочь Евы, неужели ты так ничего и не поняла? — простонал фавн. — Я же не сказал, что делал это раньше. Я делаю это. Сейчас. В этот самый момент.

— Вы хотите сказать... — пролепетала Люси и сразу побледнела.

— Да, — подтвердил господин Тумнус. — Вы и есть то самое дитя. Белая Колдунья приказала мне, если я встречу в лесу Сына

Адама или Дочь Евы, немедленно их поймать и передать ей. И вы — первая из тех, кого я встретил. Я притворился вашим другом и пригласил к себе на чай, и все это время ждал лишь, когда вы уснете, чтобы потом уйти и доложить ей...

— Ах, господин Тумнус, но вы же этого не сделаете? — испугалась Люси. — Сами вы этого не хотите, не так ли? И правильно — вам не нужно этого делать.

— Но, если я этого не сделаю, — сказал он, начиная снова плакать, — она непременно все узнает. И тогда Колдунья отрежет мне хвост, отпилит рожки, выщиплет по волоску мою бородку, а потом взмахнет своей волшебной палочкой — и превратит мои прекрасные раздвоенные копытца в ужасные копыта, как у несчастных лошадей — сплошные и твердые, как камень... Она и меня самого может превратить в камень, если очень рассердится. И придется мне тогда быть статуей в ее жутком доме до тех пор, пока не будут заняты четыре каменных трона в Каир-Паравеле... Никто не знает, когда это случится — и случится ли когда-нибудь вообще...