Дама нахмурилась.
— Как ты разговариваешь с королевой? — промолвила она еще суровее, чем прежде.
— Прошу прощения, ваше величество, но я не знал...:— начал оправдываться Эдмунд.
— Ты не знаешь королеву Нарнии? — вскрикнула она. — Ха! Ну, с сегодняшнего дня ты узнаешь меня очень хорошо! Еще раз спрашиваю: кто ты такой?
— Простите, ваше величество, — пробормотал Эдмунд, — но я не понимаю, чего... что вам угодно. Я школьник... по крайней мере был им... потому что сейчас каникулы.
— Я хочу знать, что ты такое, — нетерпеливо повторила королева. — Может быть, ты гном-переросток, сбривший бороду?
— Нет, ваше величество, — ответил Эдмунд. — У меня не было бороды, потому что я еще мальчик.
— Мальчик? — переспросила она. — Ты хочешь сказать, что ты Сын Адама?
Эдмунд молчал, он слишком растерялся, чтобы понять смысл ее вопроса.
— Ясно одно: кто бы ты ни был, ты попросту недоумок, — заявила королева. — Отвечай мне четко, без глупостей, а то я потеряю терпение. Ты — человек?
— Разумеется, ваше величество, — сказал Эдмунд.
— А теперь говори, да покороче, как ты попал в мои владения?
— С позволения вашего величества — через шкаф.
— Шкаф? Какой шкаф? При чем тут шкаф?
— При том, что я открыл дверцу и сразу оказался здесь, ваше величество.
— Ха! — усмехнулась королева и продолжала говорить, но уже сама с собой. — Дверь! Дверь из мира людей! Я уже слышала про такое! Это может погубить все... Но он здесь один, и я с ним легко справлюсь...
Сказав это, она поднялась с сиденья и взглянула на Эдмунда. В глазах ее загорелся огонь, а рука с жезлом взлетела вверх. Эдмунду очень не понравились последние слова, он почувствовал, что сейчас королева сделает с ним что-то ужасное, но не мог даже пошевельнуться. И когда он уже смирился с мыслью, что совсем погиб, королева передумала.
— Бедный ты мой малютка! — произнесла она вдруг совершенно другим голосом. — Вижу, ты совсем озяб. Иди ко мне в санки, сядь рядом со мною, а я закутаю тебя в мантию. Согреешься, а потом поговорим.
Приглашение это было Эдмунду не по душе, но он не посмел ослушаться. Он влез в сани и устроился у ее ног, королева обернула вокруг него долу мантии и хорошенько подоткнула со всех сторон.
— Не хочешь ли выпить чего-нибудь горячего? — спросила королева. — По-моему, тебе это не повредит.
— Пожалуйста, ваше величество, — попросил Эдмунд. — Если можно.
И королева достала откуда-то из своего просторного одеяния маленькую фляжку, на вид сделанную из меди. Затем вытянула руку и капнула одну единственную капельку на снег. Эдмунд видел, что эта капелька на лету вспыхнула ярче алмаза, а в тот миг, как достигла снега, послышалось легкое шипение. И вдруг на снегу появился кубок из какого-то драгоценного камня, наполненный темной жидкостью, от которой шел пар. Гном тут же подхватил его и вручил Эдмунду с поклоном и улыбкой, только улыбка эта была очень неприятная. Но мальчик, у которого уже зуб на зуб не попадал от холода, не обратил на это внимания. Как только он сделал первые несколько глотков, ему стало лучше. Ничего подобного ему не приходилось пробовать: очень сладкое, пенистое, изумительно приятное на вкус, а главное, тепло моментально растеклось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев на ногах.
— Нехорошо, Сын Адама, пить и не закусывать, — заметила королева, как только он вернул кубок. — Что тебе больше всего нравится из еды?
— “Турецкие сладости”, — не задумываясь ответил Эдмунд. — Если можно.
Так называлось обожаемое Эдмундом шоколадное суфле.
Королева капнула на снег еще одну капельку из бутылочки, и там сразу же появилась круглая коробка, перевязанная зеленой шелковой лентой. Открыв ее, Эдмунд увидел внутри великолепные “Турецкие сладости”, там их было два фунта, а то и больше. Каждый кусок был таким сладким, таким нежным, таким пенно-воздушным, что Эдмунд забыл обо всем на свете: такой вкусноты ему еще не доводилось пробовать за всю жизнь. К тому же он уже согрелся и чувствовал себя очень уютно и покойно.
Пока он лакомился, королева продолжала его расспрашивать. Поначалу Эдмунд еще помнил: нельзя разговаривать с полным ртом, но потом и это перестало его беспокоить. Он думал только о том, как бы съесть побольше этих “Турецких сладостей”, и уплетал, не переставая. И чем больше было съедено, тем сильнее ему хотелось еще и еще. Он с грустью видел, что остается все меньше и меньше лакомства. Его совсем не удивляло, почему королева расспрашивает с таким пристрастием, и отвечал на все вопросы не раздумывая. Королева таким образом узнала, что у него есть один брат и две сестры, что одна из сестер уже побывала в Нарнии и повстречала какого-то фавна, и что никто из людей, кроме него самого, брата и сестер, еще ничего не слыхал о Нарнии. Ему, правда, показалось немного странным, что больше всего королеву заинтересовало именно то, что их четверо. Она то и дело возвращалась к этому.
— Ты уверен, что вас именно четверо? — нетерпеливо спрашивала она. — Два Сына Адама и две Дочери Евы? Не больше и не меньше?
И Эдмунд с полным ртом отвечал, едва ворочая языком среди “Турецких сладостей”:
— Уммм... я же уже сказал.
Он совсем забыл, что ее надо называть “ваше величество”, а королева, казалось, уже не обращала на это внимания.
И тут “Турецким сладостям” пришел конец. Эдмунд тоскливо смотрел на опустевшую коробку и очень хотел, чтобы королева его спросила, не хочет ли он еще. Наверно, королева без труда читала его мысли, только она хорошо знала и то, чего не знал Эдмунд: суфле было не простое, а заколдованное, и всякий, кто съедает хоть кусочек, после желает только одного: есть и есть это суфле, а если дать ему волю, то будет есть до тех пор, пока не лопнет, если не умрет еще раньше. Именно поэтому она и не спросила: хочет ли он еще? Вместо этого она сказала ему: