Хроники Нарнии Том 1 - Страница 90

К оглавлению

90

 — Бри! — воскликнул Шаста. — Поедем одни. Ну их! Неужели ты не видишь, что они не хотят ехать с нами.

 — Нет, мы хотим! — сказала Хвин.

 — Смотри у меня! — пригрозила девочка, но умерив свой пыл, продолжала: — Я бы не отказалась поехать с вами, господин боевой Конь, но как быть с этим мальчишкой? Откуда мне знать, что он не шпион?

 — Почему бы не сказать просто, что я для тебя неподходящая компания? — вспылил Шаста.

 — Потише, Шаста, — попросил Бри. — Вопрос тархины вполне разумный. Я могу поручиться за этого мальчика, тархина. Он мне верен, и он очень хороший друг. К тому же и сам он родом либо из Нарнии, либо из Арченланда.

 — Тогда все в порядке, — успокоилась девочка. — Едем вместе.

 Но Шасте она ничего не сказала, показывая тем самым, что хочет ехать с Бри, а не с ним.

 — Великолепно! — просиял Бри. — А теперь, раз уж между нами и теми ужасными зверями вода, почему бы вам, люди, не расседлать нас, чтобы мы могли здесь отдохнуть и заодно рассказать друг другу о себе. 

 Дети расседлали Коней, и те принялись щипать траву, а Аравис достала из своей седельной сумки очень вкусную еду. Но Шаста насупился и сказал, словно совсем не был голоден:

 — Спасибо, не хочу!

 Он старался казаться важным и гордым, но хижина рыбака — не самое подходящее место для усвоения приличных манер. Результат его стараний был ужасен. Мальчик понимал, что выглядит нелепо, из-за чего настроение у него окончательно испортилось. Что бы он ни делал, все выходило у него неуклюже. Тем временем Лошади чувствовали себя превосходно. Они уже выяснили, что жили в Нарнии совсем рядом — на широкой равнине с густой травой, чуть повыше Бобровой Плотины, а потом обнаружили, что приходятся друг другу троюродными братом и сестрой. Детям рядом с ними становилось неловко. Наконец Бри предложил:

 — А теперь, тархина, расскажи нам свою историю. И не торопись — я чувствую, здесь нам ничто не грозит.

 Аравис начала свой рассказ. Она сидела совершенно неподвижно, а голос ее разительно отличался от того, каким она говорила только что. Ибо в Калормене рассказывание историй (все равно, истинных или придуманных) считалось благородным искусством, и этому специально учили — как в Англии мальчиков и девочек учат в школах писать сочинения. Разница только в том, что всегда найдутся любители послушать, как рассказывают историю. Тогда как тех, кому захотелось бы почитать школьные сочинения, я еще не встречал.


Глава третья
У ВОРОТ ТАШБААНА


— Я, — начала девочка, — тархина Аравис, единственная дочь тархана Кидраша, сына тархана Ришти, сына тархана Кидраша, кто был сыном тисрока Илсомбрета, сына тисрока Ардиба, который приходился потомком по прямой линии самому богу Ташу. Отец мой — повелитель сатрапии Калавар. Он один из тех, кто имеет право стоять перед лицом тисрока (да живет он вечно!), не снимая своих туфель. Матушка моя (да пребудет она вечно в жилище богов) умерла совсем молодой, и отец мой взял себе другую жену. Один из моих братьев пал в битве с мятежниками, а другой — совсем еще ребенок. Я не знаю, почему так случилось, но жена моего отца, моя мачеха, возненавидела меня и постаралась, чтобы даже солнечный свет казался мне черным, пока я живу в доме моего отца.

 Я не буду рассказывать о всех ее злокозненных ухищрениях, скажу лишь о последнем и самом ужасном. Она убедила моего отца посватать меня за тархана Ахошту. Да будет вам известно — чего, возможно, вы не знаете — что этот Ахошта подлого происхождения, хотя сумел в последние годы добиться расположения тисрока (да живет он вечно!) льстивыми речами и коварными советами. И тисрок сделал его тарханом, отдал ему в управление много городов. Отец мой говорил мне, что, скорее всего, именно он станет великим визирем, когда нынешний великий визирь скончается от весьма преклонных лет. Но я не сказала вам главного, Ахоште, самое меньшее, шестьдесят лет, на спине у него большой горб, а лицом он похож на обезьяну.

 Тем не менее отец мой, прельстившись богатством и могуществом Ахошты, а также поддавшись на коварные уговоры моей мачехи, послал к нему сватов, предлагая ему меня в жены. Предложение было сразу же благосклонно принято. Ахошта прислал нам весть, что намерен жениться на мне еще до истечения этого года, во время праздника середины лета.

 Когда мне рассказали об этом сватовстве, счет померк у меня в глазах. Я целый день лежала, не вставая с постели, и плакала. Но на следующее утро я встала, умылась ключевой водой, приказала оседлать свою кобылицу Хвин, взяла с собою острый кинжал, что принадлежал моему погибшему брату и был с ним в его последнем походе на запад. И выехала одна со двора.

 Я нашла поляну в каком-то лесу, где не было человеческих жилищ, сошла со своей кобылицы Хвин на землю и вынула кинжал. Раздвинув одежду в том месте, где, как я думала, лежит кратчайший путь к сердцу, я вознесла молитву богам, чтобы они позволили мне после смерти очутиться рядом с моим братом. Помолившись, я закрыла глаза и стиснула зубы, приготовившись вонзить кинжал себе в сердце. Но не успела этого сделать, потому что кобылица вдруг заговорила со мною, будто одна из дочерей человеческих. Она сказала мне:

 "О моя хозяйка, не губи себя! Пока ты жива, ты всегда можешь надеяться на удачу и счастье, но, умерев, ты станешь подобна прочим мертвецам!"

 — Я сказала совсем не так, вполовину не так красиво, — пробормотала Кобыла.

 — Тише, сударыня, тише, — остановил ее Бри, который, судя по всему, наслаждался рассказом. — Она излагает события в соответствии с правилами, принятыми у благородных калорменцев. Ни одному сказителю во дворце самого тисрока не сделать этого лучше! Прошу тебя, тархина, продолжай!

90