— Эй! — закричали они в один голос. — Там кто-то есть!
— Поймаем и посмотрим, что это такое!
И в то время, как Ягодка с Дигори на спине бежала быстрой рысцой, а кэбмен и Полли шли пешком вслед за ними, все Звери устремились в противоположную сторону, к дяде Эндрю. И на бегу вовсю ревели, лаяли, хрюкали, трубили, выражая этими звуками свой живейший интерес.
Теперь вам надо объяснить, как все происходящее выглядело с точки зрения дяди Эндрю. Увы! На него это произвело совсем иное впечатление, чем на детей и кэбмена. Ибо то, что вы можете увидеть и услышать, во многом зависит от того, откуда вы это видите. Ну и, разумеется, еще от того, что вы собою представляете.
Как только появились животные, дядя Эндрю попятился. И продолжал пятиться до тех пор, пока не оказался среди густых зарослей. Разумеется, оставаясь там, он очень внимательно наблюдал за всем происходящим, но при этом он вовсе не старался понять, что там на самом деле происходит. Лишь одно его интересовало по-настоящему — набросятся звери на него или нет. Как и Колдунья, он был удручающе практичен. Он упустил тот момент, когда Аслан отобрал по паре от каждого вида животных. Все, что он видел — точнее, ему казалось, что только это он и видит, — как множество самых опасных зверей без определенной цели слонялись то туда, то сюда. Единственное, что его удивляло — почему остальные животные совсем не боятся такого огромного Льва и не спасаются бегством.
Не понял дядя Эндрю сути происходящего даже тогда, когда настал великий миг и Звери заговорили. А причина была столь любопытна, что ее стоит здесь объяснить.
Еще когда Лев запел во тьме, дядя Эндрю, конечно, понял, что это пение, но пение это ему не понравилось. Оно навевало на него такие чувства и мысли, какие ему совсем не хотелось испытывать. Такие мысли и чувства были ему не по душе. Потом, когда взошло солнце и он увидел, что тот певец — Лев ("всего-навсего лев", как сказал он себе), он принялся изо всех сил убеждать себя, что это существо не пело и петь не может. А может только рычать и реветь, как и подобает всем львам, обитающим в зоопарках нашего мира. “Разумеется, петь он не может ни в коем случае, — говорил он себе. — Мне, должно быть, все это только чудится. Я позволил своим нервам распуститься. Где это слыхано, чтобы лев пел?”
И чем дольше и прекраснее пел Лев, тем упорнее внушал себе дядя Эндрю, что то, что он слышит, может быть только львиным рыком — и больше ничем. А ведь если кто-то очень старается сделать себя тупоумнее, чем он есть, то часто добивается успеха. Добился своего и дядя Эндрю. Вскоре он и в самом деле не различал в пении Аслана ничего, кроме рева. Когда Лев, наконец, заговорил, сказав: “Нарния, проснись!”, дядя Эндрю не разобрал ни слова — только ворчание. А когда в ответ Льву заговорили Звери, он услышал только лай, хрюканье, ржание и вой. Когда же попозже они рассмеялись, то... впрочем, постарайтесь сами представить, что он услышал тогда! Это был самый страшный момент, какой довелось дяде Эндрю пережить за весь этот нелегкий день. За всю жизнь ему не приходилось не то, что услышать, а хотя бы вообразить, что звери могут так жутко, кровожадно и свирепо гомонить и кричать. И тут, к крайнему своему ужасу, он в бессильном гневе увидел, как трое его спутников вдруг покинули укрытие и пошли прямиком к скоплению Зверей.
— Ах, дураки! — в отчаянии воскликнул он. — Звери сожрут кольца вместе с детьми, и мне уже не вернуться домой! Какой эгоист этот Дигори! Да и остальные не лучше него! Коли им не жалко собственной жизни, это их дело. Но что они делают со мною. Они, похоже, об этом не думают! Им наплевать на меня!
Когда вся толпа животных устремилась к нему, он повернулся и побежал, да так прытко, как не бегал никогда в жизни. И теперь можно было убедиться, что воздух этого юного мира действительно вдохнул в старика новые силы. В Лондоне он был слишком стар и слаб, чтобы хотя бы вообразить, что он может бегать, но теперь понесся так шустро, что наверняка выиграл бы соревнования по бегу в любой приготовительной английской школе. Фалды сюртука, развевающиеся у него за спиной, являли прекраснейшее зрелище. Но, разумеется, все это было без толку. Среди Зверей, гнавшихся за ним, многие принадлежали к самым быстроногим видам; к тому же это были первые гонки в их жизни, и они горели от нетерпения поскорее пустить в дело свои молодые мускулы.
— Лови его! Держи его! — кричали они.
— Может быть, это и есть тот самый Злоужа!
— Ату его!
— Быстрее!
— Отрезай ему дорогу!
— Эй вы! Окружайте его! А вы держитесь рядом с ним!
— Уррррра!
Понадобилось всего несколько минут, чтобы некоторые Звери вырвались вперед и обогнали дядю Эндрю, а потом они выстроились в длинный ряд и преградили ему дорогу. Тем временем другие окружали его сзади. Куда бы он ни рванулся, везде его подстерегал ужас. Даже сверху над ним нависали огромные рога Лосей и громадные слоновьи бивни. Сзади хрюкали тяжелые, неповоротливые Медведи и нетерпеливые Вепри. Прямо в глаза ему смотрели золотистые Леопарды и Пантеры, которые, как ему казалось, саркастически усмехались и нетерпеливо помахивали хвостами. Все пасти были разинуты, что окончательно и сразило его. На самом деле Звери разевали пасти, чтобы легче дышалось на бегу. Но он-то думал, что его приготовились съесть.
Весь дрожа, дядя Эндрю остановился, но порывался броситься то туда, то сюда. И в лучшие-то свои годы он никогда не любил животных, так как побаивался их. А потом, когда долгие годы проводил над ними жестокие эксперименты, он стал их еще больше бояться и ненавидеть.