После этого Шасту сразу перестали бранить и расспрашивать, а тотчас же уложили на диван, на мягкие подушки, напоили ледяным шербетом и велели лежать спокойно и не волноваться.
Ничего подобного Шаста не испытывал никогда в жизни. Раньше он и вообразить не мог, что можно лежать на диване, столь мягком и удобном, как этот, или пить столь восхитительно вкусный напиток, как этот шербет. Но его по-прежнему мучил вопрос, что случилось с остальными. И вместо того, чтобы наслаждаться, он думал, как бы ему сбежать отсюда и встретиться с друзьями у Гробниц. К тому же он боялся, что с минуты на минуту может явиться настоящий Принц. Но лежать было так уютно, что понемногу все эти заботы стали казаться ему не такими и срочными. Он уже думал о том, как попозже, может быть, еще принесут что-нибудь вкусное, он поест и тогда обдумает все как следует.
Он с прежним интересом разглядывал тех, кто присутствовал в этой прохладной и свежей комнате. А поглядеть было на что. Кроме фавна, там находились еще два гнома (которых он тоже никогда раньше не видел) и один очень большой ворон. Остальные — люди, взрослые, но молодые и красивые. У всех, как мужчин, так и женщин, были очень приятные лица и голоса — намного приятнее, чем у калорменцев. А вскоре Шаста услышал такое, что начал с живым интересом прислушиваться к разговору.
— А теперь, сударыня, — сказал король, обращаясь к королеве (той самой даме, которая целовала Шасту), — мне нужно знать, каковы ваши намерения. Мы прожили в этом городе уже три недели. Принимаете ли вы предложение вашего темнолицего поклонника, принца Рабадаша?
Дама покачала головой.
— Нет, брат мой, — отвечала она. — Даже за все сокровища Ташбаана!
"Вот оно что! — подумал Шаста. — Хотя они король и королева, но не муж и жена, а брат и сестра".
— Я очень рад, сестра, — сказал король. — Если бы вы согласились, я не смог бы любить вас, как прежде. И теперь я могу сказать вам, что когда он впервые прибыл в Нарнию, как чрезвычайный посол Тисрока, да и позднее, когда он гостил у нас в Каир-Паравеле, меня немало удивляло, как он смог тронуть ваше сердце и как вы могли выказывать ему благосклонность.
— Это был всего лишь глупый каприз, Эдмунд, — промолвила королева Сьюзен, — и мне остается теперь лишь умолять вас о снисхождении. Может быть, меня извиняет то, что пока этот принц гостил у нас в Нарнии, он вел себя совсем иначе, нежели здесь, в Ташбаане. Вы ведь сами были свидетелями подвигов, которые он совершил на великом ристалище. И вы сочувствовали ему, когда брат наш, Верховный Король, опрометчиво выказал ему свой гнев. Вспомните, каким кротким и учтивым был он на протяжении всех семи дней. Но здесь, в своем городе, он показал нам совсем другое лицо.
— Крак! —сказал Ворон. — Еще в старину говорили: суди медведя по тому, каков он в своей берлоге!
— Ты прав, мой дорогой Желтолап, — согласился один из гномов. — И у нас есть поговорка: хочешь меня знать — приходи и поживи со мною.
— Да, — произнес король. — Здесь-то мы увидели его без маски. Он самый надменный, кровожадный, расточительный, бессердечный и самонадеянный деспот, каких еще, наверное, не рождалось в этом мире.
— В таком случае — во имя Аслана! — воскликнула Сьюзен. — Давайте немедленно покинем Ташбаан! Сегодня же!
— Теперь это будет не так-то просто, Сьюзен, — сказал король Эдмунд. — Теперь я могу открыть то, о чем молчал все эти дни. Перидан, будь так добр, присмотри за дверью, чтобы никто не мог нас подслушать. Там все в порядке? Хорошо. Потому что речь пойдет о вещах, требующих строжайшей тайны.
Лица всех присутствующих стали очень серьезными. Королева Сьюзен вскочила и бросилась к брату.
— Ах, Эдмунд! — вскричала она. — Ты меня пугаешь. Какое у тебя лицо!
— Дорогая сестра! Сударыня! — начал Эдмунд. — Держитесь. Пришло время выказать присущее вам мужество. Скажу откровенно, нам угрожает немалая опасность.
— В чем она, Эдмунд? — спросила королева Сьюзен.
— А в том, — отвечал Эдмунд, — что нам так просто не покинуть Ташбаан. Так я считаю. Пока принц еще мог надеяться, что ты примешь его предложение, мы были для него почетными гостями. Но стоит ему узнать о твоем решительном отказе — клянусь Гривой Льва, — мы сразу окажемся пленниками.
Один из гномов тихонько присвистнул.
— Я предупреждал ваше величество, я предупреждал! — хрипло прокаркал Желтолап. — Как сказал омар, угодив в горшок: “легко войти, да нелегко выйти!”
Когда все немного успокоились, король Эдмунд продолжал:
— Это утро я провел вместе с принцем. К великому сожалению, он совсем не привык к тому, чтобы кто-то ему возражал. Он был крайне раздражен тем, что ты так долго тянешь с ответом и что он до сих пор не может быть уверен в твоем согласии. Нынче утром он очень настаивал, чтобы я рассказал, что у тебя на уме. Он требовал, чтобы ты скорее приняла решение. Я уклонился от прямого ответа, понимая, что следует немного уменьшить его уверенность. Слегка пошутил, как это принято, насчет женских причуд и фантазий и даже намекнул, что его сватовство с самого начала было принято довольно прохладно. И тогда он не счел нужным скрывать свой гнев — и это опасный признак. Я бы даже сказал, что он нам грозил — хотя старался еще соблюдать некоторую учтивость.
— Да, — сказал господин Тумнус. — Я вчера вечером ужинал у великого визиря и почувствовал то же самое. Он спрашивал меня, нравится ли мне в Ташбаане. Я не приучен лгать, но не мог же я сказать открыто, что мне здесь ненавистен каждый камень. Поэтому я сказал, что близится середина лета, и сердце мое стремится в прохладные леса и росистые долины Нарнии. Тогда он улыбнулся — а улыбка эта мне очень не понравилась — и сказал: “Никто не помешает тебе снова танцевать там, маленький козлоног. В любой момент вам позволят отбыть — в обмен на невесту для нашего принца”.